Слишком страшными оказались выводы и слишком быстро начали развиваться события.
При более детальном осмотре квартиры Влад сдержать рвущихся ругательств не смог. Дома уже побывали. Значит, придется провести инспекцию на предмет прослушки, и это даже не обсуждается. В замке зашуршал ключ. Кроме него и Севки ключ был только у Даши. Влад поморщился. После многословных и многослойных монологов Армина выдержать еще и причитания Даши — это выше его сил.
Девушка вошла в квартиру и с тихим вскриком уронила сумочку на пол, глядя на него как на выходца с того света.
— Владик… — она прижалась к нему всем телом, дрожа как осиновый лист. — Владик… где ты был?! Ты не отвечал на звонки, ты не появлялся дома… Сева пропал, Данька уже все больницы и морги обзвонил. Что случилось?! Скажи мне, пожалуйста… Господи, да у тебя жар! Ты хоть не сам ехал?!..Что с Севкой?!..
Лавина эмоций обрушилась на него, и он едва успел закрыться. Как отличается ее грусть от грусти Киры. На вкус. На цвет. Тактильными ощущениями. Как приторно-сладкое, масляное пирожное от настоящего ржаного хлеба, только-только из печи.
Влад послушно замер, позволяя ей и дальше цепляться за себя. Цепляться, отчаянно всхлипывая, размазывая по мордашке тушь. На золотистой от искусственного загара коже уродливо чернели разводы потекшей косметики. И впервые за всю свою жизнь Владислав Ястребов почувствовал отвращение.
— Даша… Успокойся, пожалуйста.
— Ты мне чего-то не рассказываешь.
— Даша, сядь.
— Его больше нет, да?.. Ты мне просто не хочешь рассказывать, что его больше нет… — рыдала девушка.
— Дура, — бросил Влад, и Даша резко отпрянула от него, хлопая мокрыми ресницами. — Он пропал. Он объявлен в розыск. И я тоже ищу его. Потому что он мой брат, и я его люблю. И не хочу от тебя слышать истерики. Я ценю, что ты была рядом и ценю, что ты волнуешься. Но твои истерики ни мне, ни Севке ничем не помогут.
— Прости… — Дашка ладошками растерла по щекам слезы и шмыгнула носом. — Прости, пожалуйста…
Влад прошел в спальню, достал небольшой рюкзак, с которым обычно мотался на работу, и принялся складывать свои вещи. Пару футболок, пару джинсов, белье, свитер, носки. Блокнот, второй бумажник, в котором хранил большую часть наличности, которую удавалось откладывать с зарплаты и премий. Раскалывалась голова, а еще что-то странное буквально распирало изнутри. «Душа с телом расстается». Он где-то прочел эту фразу. Метко. Наверное, именно такое ощущение складывается, когда душе в теле становится тесно.
— Что ты делаешь? — Даша обняла его за талию со спины. — Куда ты уходишь снова?
— Отпусти меня, пожалуйста, — попросил он. — Я не могу и не буду ждать, пока его найдет кто-то. Я сам найду его, даже если мне придется перерыть для этого каждую помойку в городе и перетряхнуть все притоны.
Он задыхался. Задыхался буквально. Ее присутствие, обычно не доставлявшее никаких неудобств, внезапно стало слишком навязчивым и тяжелым, как воздух в магазине дешевой парфюмерии. Хотелось рвануть на шее футболку или настежь распахнуть окно и голубооко вздохнуть. Просто вздохнуть до головокружения. Чистый воздух. Мягкие нотки теплого уютного настроения Киры. К ней хотелось!
— Даша, уходи. Тебе пора, — по телу прокатилась волна жара. В глазах запекло, а дышать стало еще тяжелее. — И мне пора тоже.
— Владик, — простонала девушка, цепляясь за него.
— Даша, я «ищейка», если ты все еще помнишь об этом. И мне все равно плачешь ты или смеешься. Я не могу ответить тебе ни на одно из твоих чувств, и будет лучше, если ты сейчас уйдешь и забудешь обо мне. Потому что для меня сейчас нет ничего важнее моего брата, и завтра я могу даже и не вспомнить о том, что мы с тобой сегодня разговаривали, — жестко оборвал ее Влад. Больно. Но честно. Он всегда был честен с ней. Но почему-то это не работало. Даже теперь.
Она рыдала, когда он, подхватив рюкзак, вышел из комнаты. Когда же он закрыл за собой дверь, рыдания стихли. Но голова от этого меньше болеть не стала.
В знакомом садике было все так же тихо и пусто. Павильон красовался свежей граффити-надписью во всю стену. Влад ощутил, как помимо воли дрогнули уголки губ, поползли вверх, расцветив усталое его лицо улыбкой. Когда-то Севка вот так же рисовал и дворник шугал его и приятелей, чтобы не творили непотребств. Тогда он не улыбался. Так отчего же простая картинка-воспоминание теперь вызывает волну тепла в груди?
Влад достал телефон и посмотрел на крохотный экранчик. Глаза слезились, и имя перед взглядом расплывалось.
Долгие гудки… поздно уже, но почему-то не хочется сбрасывать вызов. Почему так хочется услышать знакомый с детства голос и говорить, говорить, как прежде обо всем, о разных мелочах и о философии его любимой музыки, о случайно услышанных стихах, об удивительной страсти и нежности, что поселилась в нем.
— Влад?.. — усталый сонный голос. — Что-то случилось?
И бесконечная тревога плещется в каждом слове, в каждом хрипловатом обертоне. Влад прикрыл глаза, затылком касаясь кирпичной стенки павильона.
— Ничего, я… просто хотел тебя услышать…
Изумленный вздох.
— Влад… ты…
— Это странно звучит? — Ястребов-старший закусил губу и тихо вздохнул. — Наверное, да.
— Ты никогда раньше так не делал, — мучительно долгое молчание, будто там, в квартире на другом конце города, в маленьком сонном уютном мирке молодой человек судорожно пытался понять что же ему теперь делать с этим открытием.
— Я никогда раньше не чувствовал, мелкий…